Недолгий век журнала «Ателье»

Дата публикации

16 мая 2020 года

Статья из цикла «Жемчужины Ленинки», посвящённого её книжным сокровищам.

Обложка журнала «Ателье»

В особняке на Петровке

В один прекрасный день 1923 года перед домом № 12 на Петровке произошло форменное столпотворение. Прохожие с изумлением наблюдали в витринах здания барышень, застывших в картинных позах. Одна была одета в вечерний наряд, другая — в холщовое платье с яркой отделкой, третья в прогулочный костюм, четвертая красовалась в пелерине. Народ застыл перед «живыми картинами», а зевак со стороны Столешникова переулка и Кузнецкого Моста все прибывало. Вскоре движение в этом районе пришлось перекрыть. Материализовался начальник московской милиции. Через 20 минут занавеси тихо закрылись. Толпа терпеливо ожидала продолжения шоу, но не дождалась. Ещё в течение недели к особняку стекались люди, потом перестали.

Таким получился уличный показ «Ателье мод», созданного при «Москвошвее». У него любопытная история. Начиная с того, что его возглавляла 16-летняя (!) Ольга Сеничева. Поработав на выставке кустарных изделий, эта активная девушка обратилась к руководителю московской швейной промышленности и предложила свои услуги в создании мастерской, где можно было бы разрабатывать принципы современной одежды. На судьбоносную беседу она пришла в холщовом пальто, вышитой шапочке и матерчатых туфлях на верёвочной подошве. Самое поразительное, что чиновник дал добро, но с одним условием — взять в помощники солидного мужчину. Такой нашелся. Театральный деятель Борис Кащенко, сын известного психиатра. Служебные контакты переросли в роман. «Он был и остался рядом со мной до нашей серебряной свадьбы и последнего дня своей жизни», — со светлой грустью напишет в старости Сеничева-Кащенко .

Первый в СССР центр моделирования бытового костюма разместился в старинном особняке. Там пришлось немало поработать, но результат того стоил. Особенно впечатлял интерьер демонстрационного зала: обилие свободного пространства, колонны, низкие столики, пальмы в кадках. Для обивки мебели и штор использовался слегка подпорченный пребыванием на сырых складах конфискат. А те дорогие ткани (бархат, парча, шелк), что сохранились лучше, шли на платья состоятельным заказчицам. Государство выделило мастерской кредит, который в течение полутора лет следовало вернуть с процентами. К работе привлекли видных художников, включая Александру Экстер и Веру Мухину. Обшивали модели 150 портних «Москвошвеи». Во время показов играл оркестр, в качестве манекенщиц регулярно выступали артистки московских театров. Присутствовала избранная публика (например, нарком просвещения Анатолий Луначарский и примадонна Антонина Нежданова), однако в зале находились места и для передовиков труда — лучших швей.

К сожалению, взлет продолжался недолго. Уже в 1925 году назначили нового директора, сократили штат. Столь много обещавшее «Ателье мод» превратилось в номенклатурную мастерскую индпошива для жён партийных бонз. Через какое-то время и она прекратила свое существование. Очень уж кусались цены.

Русская Шанель

Возникает естественный вопрос: как совсем юная девушка смогла создать подобного рода предприятие? Конечно, в организаторских способностях и отваге директору Ольге Сеничевой не откажешь. Она старательно изучала финансовую сторону дела, ведь на нее легла громадная материальная ответственность. Однако душой проекта в том, что касалось художественных идей, была легендарная Надежда Ламанова. Просто её, самую востребованную портниху дореволюционной Москвы, намеренно оставляли в тени. Ламанова — это модельер международного класса, «русский гений элегантности», как называл ее бомонд. Можно назвать и русской Шанель. Только судьба досталась другая. Какое-то время ей даже пришлось сидеть в печально знаменитой Бутырке. Симптоматично, что в своих интервью уже пожилая Сеничева о ней не упоминала даже вскользь.

Наряды от Ламановой носили Ольга Книппер-Чехова , Вера Холодная, Лиля Брик. С кино дружила, работала художником по костюмам в фильмах «Аэлита» и «Александр Невский». В 1925 году её костюм с народными мотивами получил Гран-при на всемирной выставке в Париже. Естественно, во Францию лауреатку не пустили. К слову, её настоящей страстью были французские духи. «Скоро умру», — как-то сообщила она приятельнице. «С чего ты взяла?» — встревожилась та. «У меня осталось всего пару капель „Коти“», — жалобно протянула гранд-дама .

Умерла Надежда Петровна в октябре 1941 года. Собралась эвакуироваться с Художественным театром, но немного задержалась. Прибежала на место сбора — никого. С трудом добралась до скверика Большого театра, рухнула на скамейку. И уже не встала…

«Чулок чёрных совсем не носят»

В пору недолгого расцвета «Ателье Мод» сочло необходимым учредить журнал «Ателье» для гуманитарной интеллигенции и прежде всего — артистической публики. Короче, для тех, кто понимает. Деятели культуры, сформированные Серебряным веком, выразили готовность участвовать в эстетском издании. Один список потенциальных авторов и иллюстраторов чего стоит! Ахматова, Анненков, Замятин, Кузмин, Кустодиев, Сомов, Бакст, Петров-Водкин и многие другие. Главным редактором назначили опять же Ольгу Сеничеву.

Вышедший в 1923 году первый номер журнала, задуманного как альтернатива дамским «путеводителям по парижским модам», открылся публикацией как раз о парижанках. Драматург Николай Евреинов написал примерно то, что о них пишут по сей день. Совсем не шикарные. Не гоняются за «последними измышлениями» кутюрье. Разгуливают по своему Парижу в невзрачных вещицах. Однако никто и никогда не сравнится с ними по умению в самый скромный наряд привносить cachet («изысканный вкус»).

Попутно перечислялись «обязательные линии» текущей моды: свободные драпированные блузы, туго стянутые бедра, прямые, почти до полу, юбки. «В вечерних туалетах излюбленный цвет — розовый. Чулок чёрных совсем не носят. Высокой обуви тоже не носят. Модные туфли — типа сандалий с остроконечными носками. Прежний корсет устранен совсем».

На двух стульях

Читателя приглашали познакомиться с концепцией новорожденного издания, которое, судя по всему, намеревалось прожить долго. Итак, его миссия — «неутомимое стремление к выявлению всего, что творчески прекрасно, что заслуживает внимания в области материальной культуры». Планировалось подтолкнуть общество к «красивому внешнему быту».

К первостепенным задачам относилось создание функциональных костюмов. Александра Экстер делилась соображениями: «Вопрос стоит на очереди дня. Так как в подавляющем большинстве у нас преобладает трудовой элемент, одежда должна быть приспособлена для труда. Поэтому не может быть слишком узкой и связывающей движения». Также отвергались плотно облегающее нижнее белье и несоразмерно большие головные уборы.

Литератор В. фон Мекк сокрушался по поводу слабого влияния революционных событий на моду: «Городской пролетариат и пригородное крестьянство приоделось, рабски копируя парижские моды 1917—1918 годов. Утрированно короткие юбки до колен и выше, белые ботинки на высоких каблуках, вышитые колпачки вместо шляп у женщин и галифэ и френчи у мужчин — вот и все завоевания».

В подобном окружении довольно странно выглядит экскурс в мир парижской моды, открывающий номер. Похоже, издатели хотели усидеть на двух стульях и потрафить как читателям, так и властям предержащим. В начале двадцатых это ещё было возможно.

О пользе труда

Знаток народного творчества Евгения Прибыльская отдала должное вышивке, которая «может отвлечь внимание и даже уничтожить впечатление плохой окраски и тканья». Все-таки проблема дефицита читалась напрямую или между строк постоянно.

В рассказе Мариэтты Шагинян «Прялка», напечатанном в «Ателье», она была творчески переосмыслена… Маленький курорт Анапа — славящееся доступными ценами пристанище эмигрантов в гражданскую войну. Петербургские дамы поначалу активно отоваривались, а потом наступило безденежье. Скиталицы «давно уже износили юбки и кофты, давно уже продырявили чулки, давно уже не имели, чем их заштопать». Между тем, приближался холод. Можно было заказать теплые чулки и перчатки у жены местного аптекаря. Но та вязала медленно и брала бешеные деньги. Во-первых , сказывалось отсутствие конкуренции. Во-вторых — дороговизна шерсти у «туземок». Целыми днями «гречанки, кубанские казачки, армянки сидели перед своими жилищами и ловко крутили веретено». Они тоже не хотели продешевить.

И тогда, отмечает писательница, в хорошеньких женских головках зародились первые производственные идеи. «Тут пришла пора лучшему социальному воспитателю — чувству ущерба». К тому же вовремя расстаралось Анапское городское управление, организовав « прядильно-вязально-ткацкие курсы». Дамы приняли решение — учиться!

Далее следует вдохновенное изображение случившихся с ними перемен. В школу женщины входили неуверенной походкой горожанок. А там научились нормально ходить и подолгу стоять, ведь их «свернутые в башмачках» пятки распрямились. Стали «хозяевами равновесия» руки — «слабенькие и мышастенькие, отяжеленные кольцами, жавшиеся бывало по муфтам». Приобрели другое выражение лица-маски , уставшие от румян и пудры. «Лицо скрепилось и связалось той деликатностью внимания, что вяжет одну единицу за другой…. Так светская дама стала паркою».

Последняя фраза достойна аплодисментов. Шагинян виртуозно переводит бытовую зарисовку (вкупе с назидательной агиткой) в метафизическую плоскость: «Пряха была первоначальным символом времени и судеб. Веретено давало ей тот простой и ясный ритм, что воспитывает душу… Каждая из них стала чем-то древним, забытым, вечным — Навзикией, Гретхен, Машей, — матерью мира».

Документ эпохи

«Ателье» по своей направленности было изданием культурологическим. В нём анализировались взаимоотношения моды и революции, танца, театра, спорта. Известный поэт Михаил Кузмин написал даже две статьи близкой тематики — «Влияние костюма на театральные постановки» и «Театральные костюмы Александра Бенуа для „Мещанина во дворянстве“».

Впрочем, слишком заумным журнал не казался. В нём встречались вполне читабельные для широкой аудитории материалы и множество иллюстраций. Стильную обложку украшал эскиз платья с вышивкой «галицийского характера» (автор — А. Экстер). Общий восторг вызвало и платье-бутон Веры Мухиной, неожиданно выступившей в амплуа дизайнера. Её модель — похожая на распускающийся цветок юбка, стянутая талия, широкополая красная шляпа и трость — предвосхитила «нью лук» Кристиана Диора. Демонстрировались фото манекенщиц в сногсшибательных нарядах — отделанных польским бобром манто, трехцветных платьях из шифона, головных уборах из тюля и страусовых перьев и тому подобное.

Активно работала реклама. На страницах журнала-тезки «Ателье Мод» предлагало свои элегантные изделия — «готовые и на заказ, а также костюмы для постановок кино и театров». Артистам обещались льготы.

Вышедший тиражом 2000 экземпляров журнал «Ателье» имел успех. Ольга Сеничева отмечала постфактум: «Читатели соскучились по красиво оформленным изданиям. Мелованная бумага, хорошая печать, цветные иллюстрации и, пожалуй, самое главное: необычная для того времени тема — мода».

Тираж быстро разошелся, но первый номер оказался и последним. Конкуренты обрушились с критикой. В «Швейнике», например, появилась разносная статья «Как не надо художничать». Но не это стало поводом для молниеносного заката журнала. Настоящая причина банальна: отсутствие денег. Выпускать подобное издание было роскошью. И всё-таки хорошо, что оно появилось. Это художественный документ эпохи. И свидетельство того, как отчаянно тянулась страна, истерзанная историческими катаклизмами и нуждой, к гармонии и красоте.